В моем любимом Харькове живут люди, которыми город может гордиться. Музыканты, художники, ученые. Эти люди оставляют потомкам замечательное наследие в виде произведений искусства, научных открытий, памятников архитектуры. Сегодня в гостях у «Новостей Харькова» – художник, реставратор, академик – Александр Денищук.

Когда Александру было 20 лет, в его жизни произошла судьбоносная встреча. Это было в храме, где он расписывал фрески. К пареньку подошла пожилая женщина и протянула небольшую книжку, краткий пересказ «Библии». Она сделала замечание молодому художнику – в художественном воплощении нужно придерживаться библейских текстов. С тех пор эту книгу именитый художник хранит дома, к ней он обращается, чтобы проверить точность своей работы до сих пор.

Александр Денищук стал не только иконописцем и реставратором, хотя у него есть написанные им иконы. Есть портреты и пейзажи, их большинство в галерее художника. Все они наполнены покоем, тихим внутренним светом. Александр уверен, что для того, чтобы состояться как художник, достаточно внутренней гармонии и совсем необязательно пережить травму или жизненные невзгоды.

– А как же «не согрешишь – не покаешься»? – недоумеваю я. – Меня с детства учили, что надо пройти через лишения, чтобы набраться жизненной мудрости. «О чем не поплачешь – про то не споешь», например.

– Я в этом не уверен. Не обязательно быть бедным и больным для того, чтобы быть хорошим художником. Не все известные живописцы были алкоголиками (смеется). Нужно что-то иметь внутри, стержень, уверенность в себе, в своем деле, характер, этого достаточно для развития и становления таланта.

Картины Александра Денищука можно встретить в частных коллекциях и музеях, они одинаково хорошо смотрятся в гостиной, столовой, спальне, офисе, кабинете. Я хожу по харьковской квартире художника и чувствую, как внутри меня разливается покой. Покой – это главное чувство, которое навевают полотна автора.

– Как вам это удается? Такое ощущение, будто все эти места мне знакомы. А еще на Ваших картинах «глаз отдыхает». Было одно настроение, грустное, например, а взглянешь на полотно – и настроение преображается.

– Не все картины должны пробуждать бурю эмоций. Жизнь достаточно энергична, глазу надо дать отдохнуть. Настроение моих картин – это следствие моего внутреннего состояния. Есть картины, которые на стене находятся в единственном числе, такая у них задача. А эти полотна – как воспоминания, вдумчивые и дружественные по отношению друг к другу. То, что радует меня, радует и остальных людей. С ними встречаются, как со старыми знакомыми. Харьков, Крым, солнце, рассвет, закат… А вот основы мироздания – нет, я не могу себя ставить на место господа Бога. Я не фантазирую на эти темы.

– А иконы?

– Икона – это окно в космос, это возможность человека работать в потоке чистой энергии. Если к иконе обращаться с молитвами – она работает, если не обращаться – тогда она просто картинка. Очень просто все с иконами.

– Есть полотна, которые вам особенно дороги?

– Вот вид из Гефсиманской пещеры в Израиле, под Капернаумом. Я все время думаю о том, что этот пейзаж видел Иисус, перед тем как вышел к людям и его поцеловал Иуда… Место, где он с Марией Магдаленой познакомился. В Гефсиманской пещере я почувствовал благодать, как только туда зашел, все ее чувствовуют, такая мощная энергетика там.

Я остановилась у «Пасхального натюрморта». Интересное сочетание – светская интерпретация религиозной символики.

– Александр, начало Вашего становления пришлось на период социалистическо-атеистические времена нашей страны. Как Вам удалось сочетать в себе религию, творчество и бизнес? По-моему, здесь полная несовместимость…

– Наверное, просто повезло! – смеется художник. – Я вырос в небогатой семье, зарабатывать пришлось рано, роспись в храме – один из видов заработка. Даже тогда это были приличные деньги. Мне доверяли писать иконы, фрески, поручали их реставрацию. Священнослужители не каждого принимали, потому что писать иконы так, чтобы на них хотелось молиться – задача не простая.

Александр рассказал, как первые заработанные деньги помогли ему содержать себя и помогать материально родителям, к тому же много учился. Баланс «творчество-бизнес» сформировался практически сразу, интуитивно, одно помогало другому. Причем «бизнесовая» жилка не заставляла писать «на коньюктуру», картины писались по настроению, а не на заказ, и ничто мешало творческому развитию.

– Я пишу не напрягаясь, получая удовольствие от работы, и картины передают это мое состояние. Радостное состояние, да и неплохое материальное вознаграждение, – заметил с улыбкой Александр. – Мне легко даются различные трансформации. Для того, чтобы работалось хорошо, мало хотеть работать, надо, к примеру, бросить курить. Когда надо было делать перерыв на перекур, обнаружилось, что это мешает работе. Мешает? Взял и бросил. Выбросил из дома все, что хоть немного напоминало о сигарете – пепельницы, портсигары, зажигалки. Плюс мысленно настроил себя на отвращение к запаху сигарет и сигаретного дыма. Так и бросил.

С благодарностью вспоминает мастер своего учителя, Георгия Боева, который предложил поработать в Благовещенском соборе. Шесть больших витражей и сегодня радуют глаз прихожан. Со временем художник начал писать иконы, реставрировать фрески по просьбе священников. Это была трудная работа, консультантов в советское время найти было нелегко. Александр искал ответы на вопросы в библиотечных книгах, в Харьковском художественном музее. Ему помогали два художника-реставратора, Евгений Верибрус и Анатолий Круглов. С одним из них, Анатолием Кругловым, дружит до сих пор. Потом работал в реставрационном кооперативе, занимался реставрацией мебели, живописи, фарфора, старинных часов. Там же состоялось знакомство с ювелирной деятельностью, рисовал эскизы, делал украшения. Большого дохода это не приносило, но было безумно интересно.

– Как Вы пишете? Расскажите, как это происходит.

– Больше всего меня вдохновляют пленэры, выезды на природу. Сам процесс живописи происходит в медитации, так сказать, в четвертом измерении, когда теряется связь пространства со временем. Перед началом работы я люблю прокатиться на машине. Смотрю, где солнце находится, как оно окрашивает горы или море, и определяюсь с местом, где затем устанавливаю мольберт. Картина, написанная в разное время суток – это не одна и та же картина. То, что видно в четыре часа дня, на восходе не видно, например. Цветовая гамма меняется – меняется пейзаж. Плюс впечатление от пейзажа на данный момент. Известно, что один и тот же пейзаж разные художники напишут по-разному. Так и у меня нет ни одного повторяющегося полотна. Живопись – от слова «живая», то есть динамичная, объемная, не застывшая. Фотография этого состояния не передает.

– Моя задача как художника – получить и сохранить первое впечатление от пейзажа, портрета или букета цветов. Именно впечатление, это и есть импрессионизм. На основе академической живописи, конечно. Думаю, что картина, выполненная в абсолютном академическом стиле – это фотография. Совершенное сходство с оригиналом. Поначалу я так и работал. Вот морской пейзаж, одна из моих ранних работ. Теперь я считаю, что главное в картине – передать эмоцию, чувство, впечатление. Тогда картина перестает быть статичной. Это не значит, что я отхожу от основ академической живописи, вовсе нет! Здесь все сохраняется, и цвет, и форма.

– Как Вы определяете, что работа окончена, иначе говоря, когда нужно остановиться?

– Очень важный вопрос! Некоторые считают, что довести работу до идеального состояния – это значит убить работу. Гораздо важнее знать, когда надо остановиться. Остановиться помогает иногда жена, Алина. Она самый главный мой критик, я всегда прислушиваюсь к ее мнению, хотя не всегда соглашаюсь. Иногда сам себе говорю «стоп». Очень важно вовремя остановиться в работе над картиной. Четкого ответа на этот вопрос нет.

Художник замолчал, вглядываясь в морской пейзаж. Я проследила за его взглядом. В наступившей тишине послышался вкрадчивый шелест прозрачной волны...

Беседовала Ольга АННЕНКОВА